ХЕРЪ. Триллер временных лет - Владислав Рышков

«Если, впрочем, доживу», – криво усмехнулся старый учитель.

Однако он был педагогом по призванию, даровитым в своё время математиком и потому заставил себя успокоиться, настроившись на рабочий лад, когда смог наконец вчитаться в Андрюшино сочинение. А то, что это было именно сочинение, причём в оригинальном жанре, он понял сразу: нечто, напоминающее музыкальную юмореску, шутку гения.

Андрюша баловался, скоморошничал с уравнениями, ухарски растягивал их, как меха гармони, переливал из пустого в порожнее, вновь возвращался к началу, потом бренькал ими, как виртуоз-балалаечник, рассыпая вроде бы аляповатые, но точные коленца, подкрадывался, казалось, к завершению, но вновь принимался за него, как кошка за хвост рыбы, – игриво и в то же время хищно, доходил так до начала и вновь отбивал чечётку, выплясывал кадриль, водил плавную барыню.

«Он играет с цифрами, как кошка, – подумал седовласый и враз почувствовавший свои годы учитель. – Именно как молодая кошка с полудохлой мышью».

И он не знал, чего больше было в этом сравнении: неприязни, сомнения, удивления или какого-то безотчётного страха.

Конечно, он мог бы легко, только своим авторитетом, спрессовать и этого дурачка из мэрии, и своих коллег, объявив работу Андрея Самотёсова хулиганской выходкой, пустым баловством, недостойным олимпиады общенационального уровня. Однако он чувствовал, что не поступит так. Делу этим не помочь: новые неслыханные уравнения школьника – уже свершившийся факт, к тому же члены комиссии… Не все они ведь такие неучи, как председатель, ещё сочтут его за стареющего потерявшего нюх или совесть завистника. Он уже знал, что объявит (за что мне это, Господи!) Самотёсова победителем.

А Андрюша с надеждой наблюдал за стариком в президиуме, читающим его работу. Тот был в больших роговых очках, его мощный морщинистый лоб покрывался бисеринками пота, а левая рука поглаживала лацкан пиджака. И уже тогда Андрей начал догадываться: то, что он умеет, может быть, и необходимо для какой-то абстрактной, как сама математика, науки, однако почему-то сильно мешает конкретным людям, с которыми он общался.

А потом прозвенел звонок, школьники потянулись сдавать работы, и всё закончилось.

Последней в Андрюшиной карьере вундеркинда стала всемирная олимпиада в далёкой и жаркой австралийской Аделаиде. Летели туда долго, с двумя посадками, последние несколько часов – над необозримой гладью океана. Она была совершенно пустынной, блестевшей под солнцем, как лакированный стол, и казалась бессмысленной. Но то было обманчивое впечатление. Просто существовала иная проекция: в отличие от земной тверди, обращённой к солнцу всеми своими горами, лесами, долами и людьми, океан был опрокинутым, вывороченным во тьму марракотовых загадочных бездн миром. С замирающим от жутковатого и сладостного восторга сердцем Андрюша представлял, как легко его воздушный корабль в случае незначительного сбоя цифр, исчисляющих работу машины, может сорваться из голубой прозрачной стратосферы в мрачную, гибельную своей непомерной тяжестью воды и отсутствием кислорода батисферу. Он впервые летел самолётом, и путешествие это ему нравилось.

В Аделаиде Андрюша почувствовал, что не зря преодолел почти всю географию. Здесь, на краю, на периферии Земли ему дышалось как-то легче. И дело было не в лёгком и очищающем океанском бризе. На него никто не показывал пальцем, никто не хмурился и не морщил лоб при встрече с ним. Напротив, толпа местных репортёров, зацифровавших его с ног до головы сразу же по прилёту, была весёлой, хотя и навязчивой, но доброжелательной компанией. Андрюше задавали вопросы, он отвечал на них обстоятельно, его вежливо выслушивали, не перебивая и не пытаясь, как в школьном коридоре, улизнуть. «Может, это потому, что они слабо разбираются в математике?» – подумал сперва Андрюша.

Однако так было везде. И уже в конференц-зале огромного отеля, где проходила олимпиада, он полностью расслабился, потому что не ощутил в президиуме никакого напряга, и никто не следил тяжёлым взглядом за ним. До момента оглашения результатов здесь все были равны. Поэтому Андрюша спокойно, ощущая даже некоторую рутину, в десять минут расправился с простеньким, как ему показалось, заданием, ещё минут пять посидел для приличия, разглядывая своих африканских кучерявеньких, азиатисто-раскосых, по-американски толстых и очкастых конкурентов, а затем поднял руку.

– Не будет ли каких-либо дополнительных заданий? – вежливо осведомился он.

– Нет, сэр, – слегка улыбаясь, пояснила молодая чернокожая женщина, профессор Аделаидского университета, председательствующая здесь, – правилами всемирной школьной олимпиады это не предусмотрено.

Тогда Андрюша подошёл к столу, положил на него свою работу, слегка поклонился и неспешно направился к двери. Никто не буравил его спину взглядами, все были заняты своими делами: участники решали задачи. Комиссия приглядывала за процессом.

Андрюша мягко прикрыл за собой дверь и тут же, сорвавшись с места, помчался в номер. Там он скинул свой элегантный костюмчик, специально к олимпиаде пошитый в Москве даровитым закройщиком, натянул плавки, надел джинсы и футболку, и так же бегом ринулся к пятидесятиметровому бассейну. Тот был наполнен тёплой океанской водой, не вонял хлоркой, а пах экзотикой и приключениями.

Здесь он провёл часа три, ныряя до самого дна бассейна, плавая наперегонки с ребятами и болтая с местными девчонками в симпатичных ярких бикини. Никаких проблем с общением у Андрюши не было с той поры, когда в четвёртом классе начались уроки английского. Правда, едва освоившись в чужом наречии, он подошёл к своей матери и спросил:

– Ма, зачем учить английский, если он похож на разговор чукчей?

– Ты имеешь в виду грамматику? – сразу поняла его мать, читавшая в университете курс языкознания.

– Ну! – обрадовался понятливости матери Андрей. – Какая-то примитивная фигня.

– Нет, сынок, это не фигня. Эта примитивная грамматика, видишь ли, нанизала на себя колоссальную семантику, спаяв к тому же кельтские, германские и романские языки. Советую учить. – Мать никогда не давила на Андрюшу, только советовала.

Тогда он мало что понял. Он просто схватил влёт на самом деле простейшую, почти примитивную, по сравнению с русской, конструкцию языка и затем, как на шампур, стал нанизывать на неё словарный запас. Примерно по пятьдесят слов в два дня: сперва заучивал, а на следующий день повторял слова, намертво забивая их в прожорливую молодую память. Теперь, через три года, он уже подбирался к уровню Оксфордского словаря, хотя произношением пока не блистал, да и разговорной практики недоставало.

– Ты откуда? – спросила его высокая тонконогая и светловолосая девчонка, вынырнувшая у его ног из океанской воды. Она легко взобралась на бортик и села так близко, так плотно к Андрюше, что у того ёкнуло сердце.

– Из России.

– О! – удивилась девчонка, однако не отодвинулась. – Далеко, холодно!

– А у вас – кенгуру, – нашёлся Андрюша.

Девочка улыбнулась. Верительные грамоты были вручены.

– Поплыли? – предложила она.

И сразу нырнула, долго не показывалась из воды, а затем, будто взлетев, рыбкой перемахнула бассейн. Андрюша даже и не думал с ней состязаться. Он только пытался по привычке выследить алгоритм её движений, но не успел. Всё было слишком мимолётно. Девчонка махнула ему рукой и через весь бассейн крикнула.

– Эй, в Британии не водятся кенгуру!

Рассмеявшись, она скрылась в девичьей раздевалке.

Андрюша тогда ещё не знал, что с жителями туманного Альбиона всегда нужно держать ухо востро.

И только потом, уже юношей, попробовав впервые виски, оказавшимся к тому же длительно выдержанным в дубовой бочке из-под мадеры, Андрей понял фишку: джентльмены, которые умеют превращать суррогаты в мировые бренды, неодолимы. Язык, выстроенный на весьма примитивном каркасе, и напиток, в основе которого был дремучий самогон, стали неотъемлемой частью общечеловеческой тусовки. Процесс превращения бомжа в хозяина жизни требовал осмысления.

Но то было шестью-семью годами позже, а нынче, в Аделаиде, получив звание победителя всемирной олимпиады, Андрюша стал патентованным математическим вундеркиндом. Ему тут ещё, в номер, притащили, видимо, загодя согласованное приглашение на учёбу в местный элитный колледж, чуть позже подсуетились на эту же тему американцы и те самые англичане. Лучшие, самые крутые учебные заведения Европы, Америки и пятого континента простирали к нему свои солидные, респектабельные объятия, против которых обычно не могли устоять и дети принцев по крови или баблу.

А вот Андрюша отказался напрочь. И не потому, что боялся оторваться от родной домашней пуповины. И не оттого, что не хотел более углублённого изучения математики, поскольку и без того углубился в неё дальше некуда.